Людмила Милевская - А я люблю военных…
Харакири между тем уже расставил все точки над «i». Не оставляя сомнений, он рухнул на колени и с пафосом закричал:
– Преклоняюсь перед тобой, София, ныне и вовеки я твой, хоть и ронин.
«Ага, значит есть шанс заставить его подчиняться,» – обрадовалась я и воскликнула:
– Совсем не против, но с чего ты странный такой?
Поднимаясь с колен, Харакири согласился:
– Да, я странный, но, согласись, есть причина. Когда узнал я, что ты член БАГа, то тут же голову потерял. «Будда! – воскликнул я. – Ты велик! Ты велик, если не перевелись еще настоящие воины!»
«Член БАГа? – опешила я. – Бог мой, что же вчера этому придурку по-пьяни наговорила? Хоть бери и отрубай собственный язык!»
Харакири же не останавливался на достигнутом и с патетикой открывал мне глаза.
– Если эта хрупкая и очаровательная женщина не сидит сложа рук, – вещал он, – а как бесстрашный воин бросается в бой с самим государством!
«С каким государством? – заволновалась я. – В какой бой? Что он несет? Воевать с государством, все одно, что писать против ветра. Не дура же я!»
Харакири же перестал восхищаться и перешел на трагические эмоции: он уже убивался.
– Как мог я, здоровый и крепкий мужчина, сидеть сложа руки? – горевал он. – Как мог я сидеть сложа руки, когда хрупкая и нежная женщина мне во благо совсем рядом сражается? Сражается, как бесстрашный самурай! Как мог я сидеть сложа руки? – вопрошал он у кухонного стола.
Ну тут уж я не смолчала.
– Какое благо? – изумилась я. – Какое благо можно получить, сражаясь с государством? Решетку и нары? Баланду и парашу? Нет, милый мой, в этом мире все не так, как ты думаешь. Хочешь уйти в оппозицию? Много сторонников поднакопилось? С президентом сначала договорись, свою долю пользы государству на этой почве пообещай и ступай себе, оппозиционируй, а сражаться ни-ни. Большей глупости и представить невозможно! К тому же президента люблю! И женской и гражданской любовью!
Короче, я была убедительна.
Но только не для Харакири. Послушав меня, он почему-то умилился:
– София, брось свою конспирацию, все уже знаю и по гроб твой. Хоть режь меня, хоть ешь – не выдам. Можешь на меня рассчитывать.
«Хоть режь? Хоть ешь? – подумала я. – Что ж, пусть так оно и будет: БАГ так БАГ, лишь бы с Харакири договориться. Уж теперь-то этот придурок точно не выдаст меня, а пытать такого приблажного там не будут.»
– Да, я член БАГа – тайной организации, ведущей борьбу с самим президентом! – торжественно подтвердила я и тут же услышала за своей спиной дикий вопль отчаяния.
Обернулась: в дверях стоял белый как полотно Сергей.
Разбудил-таки Харакири его своими глупыми восторгами.
– Сереженька, сейчас все объясню, – запричитала я, но он и слушать не стал.
– Да что же это за невезение? – горестно завопил он. – Что за женщин, что за предательниц посылает подлая судьба?! Одна изменила мне, другая – еще хуже! – Родине! Эт-того не переживу! Вон! Вон отсюда! Вон, пока я милицию не вызвал!
И он яростно затопал ногами.
Я попятилась, уж с кем с кем, а с милицией встречаться не рвалась никогда, да и кто рвался? Ни для кого не секрет, что находить общий язык с милицией умеют только отпетые преступники.
Короче, не знаю, чем кончилось бы дело, когда бы не восстал чудаковатый Харакири. Он заговорщически на меня посмотрел и спросил:
– София, хочешь его убью?
Глава 24
Зачарованный нежными красками утра, Сумитомо шел, наслаждаясь. Ласковы ароматы ветерка, прекрасно пение птиц…
Любовался утром, а вспоминал ночь. Бессонную ночь. Давно это было, но кровь бурлила, как горный поток.
О, эта ночь! О, несравненная нежнейшая Итумэ! Как прекрасны были ее стихи! Как упоительно пела! Исполнены любезностью и смыслом беседы, о услада души! О, несравненная Итумэ!
Сумитомо остановился. Окинул взглядом дорогу, плавно обнявшую пруд. Залюбовался акварелью воды.
«Дремлют до прихода ветерка блики пруда,» – начал слагать он стихи.
Осознал убожество слов.
«Безысходность… Безысходность, всегда безысходность. Не выразить звуками, не объять душой немыслимое совершенство мира, рвущее душу, и тут же наполняющее ее прекрасным покоем… Лишь человек… Его мысли, слова, дела… Но и он – малая частица мира. Совершенного мира, ибо сложен он из бесчисленного множества мыслимых и немыслимых несовершенств, образуя в сумме их новое качество… Но тогда… Тогда и он, Сумитомо, соучаствует в создании совершенства. Значит, оправдано, необходимо и его присутствие в мире… Равно как и отсутствие!»
Солнечный луч скользнул по лицу Сумитомо, вернул к насущному. Сегодня, в двенадцатый день лунного месяца, должно явиться в дом отца. Следует спешить.
Еще туманились очарованием глаза, но слух возмутил диссонанс, позвякивание за спиной.
Сумитомо обернулся.
В центре лужайки, в кольце старых деревьев бросил циновку воин. Покачиваются пластины брони. Злобная усмешка перекосила лицо. Лишь двадцать шагов до него.
Воин уселся, бесстрастно рассматривая Сумитомо. Указал рукой на свободный край циновки.
«Приглашает к беседе? Но кто он? Откуда? Только что не было… Зачем он здесь?..»
Сумитомо опустил глаза и… жгучая волна ярости! Удушающий, лишающий рассудка гнев!
Меч незнакомца, приглашающего к беседе, лежит на циновке обращенный рукоятью к Сумитомо. Неслыханная наглость! Непереносимое, нестерпимое оскорбление!
Быстрее молнии метнулся Сумитомо, блеск клинка опередил крик ярости. На бегу укололо:
«… сегодня, двенадцатый день месяца… восток несчастливая сторона… атакуя противника, угрожаю мечом востоку…»
Он стремительно изменил направление. Переориентировал атаку. Сместился на бегу влево, заходя с севера. Древнее суеверие вызволило из ловушки.
Воины!
Два десятка их выступило из-за старых деревьев. Безрассудная ярость схлынула.
«Западня, – осознал Сумитомо. – Едва не угодил в ловушку. Верная оказалась примета. Нельзя атаковать на восток.»
Стоя спиной к пруду, недосягаемый для противника, он обрел возможность оценивать. Взвесить противостоящую силу. Избрать тактику боя.
Нет сомнений! Воины ищут схватки с ним, с Сумитомо. Но схватки ли? Это не бойцы! Убийцы! Подло напали из засады!
Самураи не избегают боя, но все должно иметь смысл. Смысл – в традициях. Так утверждал Конфуций.
Сумитомо поднял меч на уровень глаз, вытянул его в сторону противника. Прокричал боевой клич. Следуя рыцарскому кодексу, громко известил:
– Я, Сумитомо Фудзивара, потомок великого рода Фудзивара…
Ему не дали закончить. Неизвестные, презрев традиции, ринулись в атаку. Безымянными, как варвары пошли в бой. Неравная схватка. Много врагов.
Так что же?
Сумитомо один!
Так что же?
В Бусидо воплотился смысл жизни.
Великие цели!
Великие истины!
«… самурай никогда не сражается в одиночку, рядом с ним, плечом к плечу, стоят мужчины его рода. Ныне здравствующие, давно умершие и еще нерожденные…
…самурая никогда не смущает число врагов. В любой момент схватки он бьется с одним лишь противником…»
Боги даровали желаемое. Сумитомо наказал обидчика первым. Вклинился между воинами, достигшими центра поляны, легко отразив удары клинков. Прорвался к человеку с циновки, бесцеремонно оскорбившему его.
Держа меч, обращенным вбок, позволил противнику сделать выпад. Почувствовал клинок врага в опасной близости от левого плеча. Резко повернул собственный меч.
Отточенная сталь лизнула лишь кожу противника, разрубив завязки шлема. Но Сумитомо знал – обидчик мертв. Умрет, коснувшись земли. Пока падает – жив.
Неукротимый дух воинов Фудзивара, доблестно павших и еще нерожденных, взывал. Зов этот жег душу. И Сумитомо продолжил:
– Я, потомок Фудзивара Ёранга, который в битве с Тайра, раненый пятью стрелами продолжал сражаться за дворец Микадо…
Вновь не дали закончить. Отступив за поверженного врага, Сумитомо застыл в стойке. Окружения не удалось избежать. Он размял кисть руки, превратил меч в сверкающую стену стали.
Веерная защита!
Аплодируй сенсей Хосокава, великий мастер Кендо! Ученик достоин тебя!
Что Книга пяти колец?!
Это искусство выше!
Постигнут Путь Меча!
«Если вы осознаете путь стратегии, для вас не останется непонятного…»
Но верно и иное:
«Человек способен сделать Путь великим, но великим человека делает не Путь.»
Длинным мечом разит противника Сумитомо, стиль двух мечей, школа Нитро-рю. Два клинка – помеха в схватке с вооруженной толпой.
Без устали мечется превосходная сталь. Верна рука Сумитомо. Спрессовалось время, сгустилось. В зачарованном пространстве скользит Сумитомо, быстрый, среди медлительных. Божественно прекрасен, неуловимо стремителен смертельный танец.
Шаг – взмах меча – стойка… Шаг – взмах…
Редеют ряды врагов.
Взмах меча и… приник лицом к ногам Сумитомо, захлебнувшись кровью, низкорослый воин. Лицо свирепое, в глазах смертный ужас. Меч поразил горло, лишив руки, сжимавшей клинок.
